Вот читаю я социофанфики,читаю,и понять одного не могу: если "все отношения, кроме дуальных, терзают нас разными проблемами и невозможностью их решить", то почему везде в дуальных парах показаны конфликты? Особенно Максогамы,где Максы от своих любимых чуть ли не в петлю лезут. И различные экстраверты,недовольные пофигистичностью таких интровертов как бали и габены. И вечно кричащие доны, гюго, гексли, напы. У жукоесев все было бы прекрасно, если бы меня не вводил в ступор все время хныкающий Есь.
Только у штиродостов и джекодраев все хорошо. Хотя у первых тоже досты все время прячутся за широкие спины, а вторые не сходятся в нравственных ценностях.
Но в любом случае,социофанфики интереснее всех других.

Слушайте, а кто вы у меня по соционике, господа читатели? особенно господа безмолвные читатели?
Мне правда интересно,давайте,не стесняйтесь.

---

Ххо-хо!
У моего человечка сегодня День Рождения!
17 лет уже, ё-моё, а ты все такая же молодая!
"Самый лучший в мире крокодил!" (с) чебурашка
Честно, не знаю,что тебе пожелать кроме всего мира у ног,чистого неба над головой и огромной неземной любви!
VIVA ANNA!

---

Есть кто-нибудь трепетно влюбленный?
Просто у меня куча лиричной музыки для-тех-чье-сердце-поет-о-любви, но она как-то перестала мне доставлять определенное удовольствие.
Поэтому хочу завалить ею кого-нибудь и получить удовольствия с этого.

---

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими — и молчи.

Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью — и молчи!..
Ф.И. Тютчев

---

А еще я же не говорила, что соблюдаю пост.
Такой, очень своеобразный. Его суть также в воздержании, только не в мясе, а в сладком.
Кто-то сказал,что это блажь, но они ничего не понимают. Просто я верю в Бога.
Кто-то сказал про силу воли, но они тоже ничего не понимают. Просто я верю в Бога.
Сегодня кто-то сказал, что цель моего поста - похудеть. Они тоже ничего не понимают. И это по-настоящему обидно. Как это вообще могло придти в голову?! Мысль про похудение,кстати,пришла ко мне только с этой фразой, и теперь я наконец знаю тайну, каким образом потеряла за месяц три килограмма.
Итоги еще рано подводить, но определенно, за это время мне удалось открыть много нового.
И да, только любовь друг к другу спасет нас от разрушения. Но как же сложно любить тех, кто на тебя кричит и огрызается.

И я опять делаю что-то не так. Мне не обидно, и мне действительно все равно что думают люди о моей вере в Бога.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Арбузов, "Жестокие игры",отрывок.

Из соседней комнаты вышла мать Нели.
М а т ь. Ничего, хороший был диванчик... А вот пальтецо какое на ней было, когда прощалась? Воротничок-то меховой?
Т е р е н т и й. Меховой вроде.
М а т ь (обернулась к Никите). Точно... меховой?
Н и к и т а. Точно. Был меховой.
Л ю б а с я (в гневе). Ты что, совсем смеешься? Тебя дома ждут, такой стол накрыли... А ты тут что-то говоришь неизвестно кому.
М а т ь. Нет, зачем же... ругать-то его зачем, девочка? Он парень хороший, сразу видать... Искал ее — из всех один. (Долго молчит.) Потерялся след, значит... Домой ехать надо. (Открывает сумку.) Я тут ей собрала кой-что... Яблочки из своего сада тоже. Чего обратно-то везти. Угощайтесь. (Высыпает содержимое сумки на стол.)
К а й. Спасибо.
М а т ь (Любасе). А вы не огорчайтесь, девочка... Попробуйте лучше. (Протягивает ей яблоко.)
Л ю б а с я. Смешно просто, зачем вы мне эти фрукты суете... Как будто у нас самих нет... (Никите.) Немедля возвращайся домой. В конце концов, мне самой через час в Тбилиси вылетать надо. (Убегает.)
М а т ь. Обиделась... За что — не пойму. Суетливая. (Помолчав.) Вот адресок оставляю, если узнаете о чем. (Передает записочку Никите.) Спасибо вам. (Идет к входной двери, открыла ее, на пороге.) Помирает, наверно, муж мой. Очень велел Леночку отыскать... «Хочу, — говорит, — простить ей все и сам прощения попрошу; только бы увидеть напоследки». Когда Леночка из дома ушла, проклял ее, не велел искать... Суровый человек был. Верующий. Может, как лучше хотел? А вышло — помыслить страшно. Что ее в жизни-то ждет?.. Простите... (Уходит.)
К о н с т а н т и н о в (после долгого молчания). Веселая-веселая, а что натворила.
Т е р е н т и й (ожесточенно). Еще неизвестно, кто виноват больше.
Н и к и т а (неожиданно). Считаешь — и я виноват?
Т е р е н т и й. Что вперед лезешь? Тебя тут не звали. Домой ступай, тебя тетя Соня ждет.
Н и к и т а. Не темни! Вижу ведь — осуждаешь!
Т е р е н т и й. А хотя бы! От кого она Москву покинула — вникал? Она веселая была... Как ласточка... Заботилась о нас обо всех. Радостью была. Ее Кай пальцем не тронул. А ты?.. Все дрожал: ребенка она тебе родит. А она, может, с ним сейчас Бог знает где бедствует. Ты когда узнавать о ней решился? Приснилась она ему, видишь ли... Ты добрый... Ты очень у нас добрый, если это нетрудно тебе.
К а й. Никто никого не лучше. Не трогай его. Все мы дерьмо.
К о н с т а н т и н о в. Зачем так-то, ребятки... День рождения нынче.
Т е р е н т и й (озлобился). А у тебя слова нет... Наблюдатель! Устроился тут — как в театре...
Н и к и т а. Никто не радуется. Никто! А изумительно учусь... и на водной дорожке... и наедине с себе подобной... Вызываю всеобщий восторг! (Тихо.) Но мне никто не радуется.
Т е р е н т и й. А ну тебя!
Н и к и т а (крикнул). Беззащитен! Жил в расчете на чудо... Надеялся — кто-то придет, явится, возникнет... и я поделюсь. Никто не явился. Незачем! А любимая семья? Ха-ха!.. Они души во мне не чаяли, если у них было на это свободное время. С детства был предназначен на первые роли! Я и тени сомнения у них не вызывал — настолько они были заняты собой.
К а й (в отчаянии). Врешь... Ты все забыл! Какие мы были счастливые в детстве. Разве не помнишь... Новый год в нашем доме... Под елкой всегда лежали подарки... и отец показывал фокусы... и мама пела... Они так любили друг друга. И все было разрушено в один день! И когда она уехала, отец поглядел на меня и сказал: «Ты похож на свою мать, погляди в зеркало — точная копия!» И он отшвырнул меня в угол. Вот тогда все кончилось: я перестал любить всех. И мне никого не стало жалко. Я перестал любить всех.
Т е р е н т и й. А я помню... Я ведь помню, какой ты прежде был... Смешливый, добрый, глупый даже! (Почти в отчаянии.) Кай!.. Я тебя даже больше тогда любил... А как мы радовались, помните?
Н и к и т а (горя и восторгаясь). На дачу в Кратово к тебе приезжали, Кай. Ты говорил — нету ничего на свете лучше клубники... И еще чепуху разную.
К а й (торопливо). А в то воскресенье, когда Терентий тонуть начал... В дождь купались, и вдруг никого. Помните? Мы уже на берегу, а Терентий из воды кричит: «Тону, спасите!» Мы хохотать начали, думаем, притворяется... а он на самом деле. Ты первым в воду бросился, и, когда из воды его вытащил, мы думали, мертвый он — никаких ведь признаков жизни... А потом я кинулся на него и откачивать начал. И когда он глаза открыл и мы увидели, что жив остался, помнишь, как ты обнимать меня начал, Никита? Мы хохотали, восторгались просто... Ведь это же все было, было!
Т е р е н т и й. И я тоже... Я тогда всех больше, наверно, радовался. (Горячась.) Ведь это вы меня, меня спасли... Я жить тогда на свете остался — хорошо ведь... Я помню, помню...
К а й. Какой день тогда был... ты помнишь?
Н и к и т а (лихорадочно). Я помню — он же на траве лежал... с закрытыми глазами... Мы думали: конец, все... И тогда ты, Кай...
Т е р е н т и й (восторгаясь). И тогда он... да?
К а й. И тогда я... я бросился к тебе!

Кай сбивает с ног Терентия, обнимает его, сверху на них прыгнул Никита, они, как дети, барахтаются на полу.
Константинов молча на них смотрит.
Н и к и т а. И тогда я понял — мы втроем!
К а й. И я понял... Мы втроем, нам ничего не страшно.
Т е р е н т и й. Ты даже мне свой водяной пистолет отдал... Ты был добрый, Кай.
К а й. Добрый?

И вдруг все замолчали.
Т е р е н т и й. А что теперь?.. Как случилось все? Почему мы стали такими?
К а й. Какими?
Н и к и т а. Ты знаешь. (Идет к столу.) Надо выпить!
К о н с т а н т и н о в (берет у него бутылку). А может, хватит, ребятки?
Н и к и т а (ледяным голосом). Вы тут сидите, вас не гонят... Так вы уж и сидите. (Вдруг резко.) Почему он ходит сюда, Терентий?
К а й (тихо). Не трогай его, Никита.
Н и к и т а. Нет, почему? Ведь ты запретил ему приходить...

Пауза.
Т е р е н т и й. Не властен. Прав не имею.
К о н с т а н т и н о в. Не злой ты. Спасибо. (Идет к двери, останавливается.) Может, хоть сейчас прислушаешься? Дом пустой. (С надеждой.) Идем, что ли?
Т е р е н т и й. Ни к чему это. Один иди. (Не сдержался). Ступай, говорят.
К а й. Ах, Терочка... (Усмехнулся.) А доброта как же?
К о н с т а н т и н о в. А вы его не осуждайте. Не стою того. Он у меня молчалив с детства: не рассказывал об отце в подробностях. А может, стоило.
Т е р е н т и й. Поздно теперь уж.
К о н с т а н т и н о в. А я скажу. Пил я нещадно. С пятилетнего возраста ночью на улицу выгонял. Он со страха в сарае рассвета ждал, только к утру на топчанчик свой прокрадывался. И в зимнее время не щадил. Жена вот не выдержала. Померла. Не то с горя, не то от кулаков моих. Они вон у меня какие. Глядите. Не зря слесарь. Вот тогда и он дом оставил. Проснулся я утром однажды, поглядел вокруг... один.

Взглянул на Терентия, тот налил себе водки в стакан. Выпил. Медленно опустился на колени.
Его плечи вздрагивают.

Здоровы будьте. (Уходит.)

Затемнение.

---

Жаль,что у нас в поезде не будет нижней полки, потому что я обожаю сидеть у окна, слушать музыку, наблюдать пейзажи и пытаться не спать.

---

Знаете, вот сейчас я сижу и мучаюсь разными вопросами и проблемами.
Утром встану и подумаю,что вчера я страдала фигней, и что во всех моих заморочках нет ничего серьезного,из-за чего бы стоило сомневаться и переживать.
Но наступит вечер, и терзания снова придут ко мне в душу.

Сегодня день рождения у человека, которому посвящены были шесть лет жизни.
И я даже не знаю, как к этому относиться.
Недавно мы встретились.
"Столько лет тебя не видел, И вот. Ничего не меняется".
Правда. Хорошо, что можно завесить лицо волосами и пройти мимо.
Я все еще не знаю, почему случилось так как случилось.
Я все время пытаюсь это понять.
И когда со мной поступили примерно так же, пусть и не так жестоко, я почти поняла, почему.
И это "почему" совсем, совсем неутешительное.
И говорит не в мою пользу.
Знаете, если когда-нибудь я начну читать вам мораль.
Или взывать к вашей совести.
Скажите "а сама-то ты какая?".
И я отстану.

А еще знаете, у меня появилась привычка, еще летом, все время говорить в начале фразы "Знаешь", или "Слушай".
А зимой - растягивать слова в письменной речи. Ну вот таааак, примерно. Это же так прияааатно, и так много может сказаааать.

---

Нельзя сказать "давай поговорим",поговорить и забыть.
У меня так не получается.
Надо говорить минимум два раза.
Первый раз - обозначить проблемы,задать друг другу мучающие вопросы, получить невнятные,неудовлетворительные ответы. Кое-что недосказать, повернуть не в то русло.
Потом разойтись, и вот в это время,когда приходят мысли типа "а на этот вопрос можно было бы ответить вот так, а на ту реплику прореагировать иначе,а еще спросить про то", идет действительный анализ ситуации. Потом снова встретиться и высказать уже более конструктивные мысли.
Если необходимо - снова разойтись и снова встретиться.
Но если решать одним разговором, то обязательно произойдет недопонимание.

---

Я должна это сделать.
Извлечь из своей пустой головы какую-нибудь мысль и написать ее.
Сделать для человека больше,чем он от тебя ждет - это ли не радость?

Моя карманная книжка такая моя.
Это не я читаю Москвину, а она читает меня.
Очень бы хотелось с ней познакомиться,чувствую в ней родственную душу.
Она тоже ходит и чувствует связь с незнакомыми людьми,и любит их искренне, и они вместе составляют неделимый синтез добра.

Что-то все такие добрые вокруг меня,прямо страшно удивительно

А я ведь уже развивала раньше тему,что без чужой помощи мне в это мире не выжить?
Главное, все же действительно готовы мне помочь,так что мне порой кажется,что за всю проявленную ко мне к почти 17 годам помощь придется расплачиваться всю жизнь.
И помощь эта отовсюду: и на тесте в третьем вопросе, и дорогу подсказать, и улыбку подарить, и на троллейбус проводить, и что-нибудь теплое сказать, и руку подать, и на путь истинный наставить, и время помочь отлично провести, и так далее.
Хорошо что вы есть, люди!

@темы: all you need is love, happy days, друзья

---

Ничего не меняется

---

№8

Помню,классе в восьмом создавала эту историю. Недавно нашла,перечитала. Дааа,некоторые моменты жутко смущают,но что с ними делать не представляю. никогда не получалось редактировать ни свое,ни чужое. И мыслей туда пожалуй слишком много понапихано,чуть ли не все,о чем я думала на том примитивном этапе своего развития. А еще же я тогда любила Крапивина, так что это тоже нашло свое отражение. И все так наивно-розово, прямо умиление берет. В общем,чем пылиться в папке,пусть поживет для пользы. Все равно это лучшее,что я нашла в старых документах.

Однажды зимой, ясным, холодным днем я возвращалась из школы. Это было самое начало зимы, поэтому снег был необыкновенно чистым. Он искрился на солнце всеми цветами радуги, из-за чего на него невозможно было смотреть. Но это слепящее покрывало окутало весь город, поэтому я подняла глаза на небо. Не стоило этого делать: солнце врезалось мне в сетчатку, оставив черный круглый ожог. Я закрыла лицо руками, чтобы проморгаться. Но внезапно земля перестала надежно держать меня, и я проскользила, хватаясь руками за воздух, до перил моста. Слава Богу, не упала, иначе промокла и замерзла бы. Но вдруг появилось странное чувство: как будто я прохожу сквозь перила, сквозь красивый орнамент, сквозь чугун. Я все еще ничего не видела, но пыталась ухватиться хоть за что-нибудь, хоть за какую корягу, лишь бы не упасть вниз, в холодную, еще не успевшую замерзнуть воду. Чугунные прутья вспарывали меня подобно ножам, лишь не оставляя следов. Все хуже, все опаснее становится. Не может так просто, почти не начавшись, кончиться моя жизнь, я не хочу умирать. Уже не за что цепляться, лечу вниз. Внезапно, от ужаса, я открыла глаза, в надежде зацепиться хотя бы взглядом. Но увидеть я успела лишь Солнце, открывшее рот в беззвучном крике, протягивающее мне лучи помощи. Но они не дотягивались. Мое падение длилось слишком долго, все вниз и вниз. Пронзительный свет Солнца сменился звездами, которые никогда не появлялись в нашем городе, вокруг метались тени, иногда мигая глазами-фонариками. Все чаще, чаще, мигания слились в единый свет, окруживший меня. Мысли заносились в лихорадочном танце, хотелось кричать, звать на помощь, хотя здесь никого не было. По крайней мере, никого, кто мог бы мне помочь. Не хочу умирать. Как же моя мама? Как же все те, кто меня любит? Как же все мои мечты, мои планы, надежды? Как же мир без меня, в конце концов?
«Боже, я не хочу умирать. Я должна ведь была сделать что-то очень важное, разве нет? Ведь каждый человек нужен этому миру, почему же ты забираешь жизни тех, кто не успел ничего сделать?»
На мгновение появился солнечный луч, я уцепилась за него глазами. Мысли исчезли.

Очнулась я в чужом сознании. Ничего, кроме глаз, от меня не осталось, но и на том спасибо. Я стояла (даже не стояла, а просто находилась), окруженная темнотой, а вокруг летали причудливые фигуры, чьи-то мысли и отдельные воспоминания. Душа, жившая в теле, в котором оказалась я, еще спала. Я пошевелила пальцами, потом подняла одну ногу, другую. Получилось. Я не умерла? Попробовала открыть глаза.
Странно. Почувствовала телом, что веки поднялись, но все осталось по-прежнему. Может, для этого надо, чтобы душа этого тела проснулась? Хорошо, подождем, интересно ведь узнать, где я оказалась? В том, что я не в своем теле, не было никаких сомнений. Это тело ощущалось таким хрупким, слабым, и оно определенно принадлежало маленькой женщине или ребенку, тогда как я при жизни была порядочной лошадкой. Также четко чувствовалось, что я здесь только со стороны, не своя, ни во что не имею право вмешиваться. Из соседней комнаты лилась великолепная музыка.
Прождав около получаса, я почувствовала, как душа пошевелилась. Она медленно возвращалась из прекрасной страны, в которой видела, как мне кажется, волшебные сны. Проснувшаяся душа растеклась по своему телу подобно воде по иссушенным каналам. Она не замечала меня. Из отрывочных мыслей я заметила, что это все же маленькая девочка, лет, должно быть, десяти. Только образы оставались очень странными, и я никак не могла понять, что же это? Она свесила ноги с кровати, коснулась пола, и от места прикосновения разошлись белые круги, как от воды. Девочка встала и направилась вслепую на звуки музыки. Раздался низкий женский голос, как бы подпевающий нотам.
- Неважно выглядишь. Надо было выбрать что-нибудь поспокойнее, но вчера ты была такая вялая, хотелось тебя взбодрить. Как спалось?
- Что вы, я отлично выспалась, и музыка была самая подходящая, спасибо.
- Готовься, сегодня после обеда мы пойдем встречать твоего отца.
Ее мысли заметались, черное смешалась с белым, и из сознания выступил похожий на человека силуэт, излучающий настолько белый свет, что больно смотреть. Эта девочка была слепой. С рождения. Она не знала, как выглядят предметы и люди, не знала цветов. Только тьма, и белый свет, иногда пробивающийся сквозь веки. По ощущениям она старалась создать портреты, вещи, но разве это возможно из двух цветов? Но она изображала все: звуки, как нити, оплетающие ухо, прикосновения, подобные кругам на воде, запах – рассыпанные во тьме белые точки, а вкус – черные огни в белом человеке. Зона ее представления была кругом в два метра радиусом, а за ним – густая темнота.
Она умылась, позавтракала. Вымыла посуду, покормила скотину во дворе. Подошла к женщине с низким голосом, ожидая еще какой-нибудь работы, но та лишь нежно погладила ее по голове и отправила погулять. Она почти всегда так делает, ей не нужна помощь слепой слабой девочки.

- Эй, Ариунцэцэг, сегодня цирк приезжает, пойдешь с нами на уродов смотреть?
- Да чего ей на них смотреть, у нее, вон, служанка-урод под носом.
- Ее саму можно в цирк отдать, может, заплатят?
- А точно! Давайте в цирк ее! Хватай!
- Да не вырывайся ты, дура, для тебя же стараемся, хоть какую-то пользу принесешь!
Девочка плакала, вырывалась, отбивалась, но детей было больше. Они схватили ее за ноги и за руки и поволокли по мощеной камнями дороге. В ее сознании они были белыми, но совсем тусклыми силуэтами.
Имя, которым ее окликнули, было похоже на буддийское. Скорее всего, мы в Монголии. Я знала, что они говорят не на моем языке, но никак не могла понять, на каком.
Ариунцэцэг от боли потеряла сознание. Детишки, заметив это, бросили ее в канаву с крапивой, посыпали сверху земли и, ничего больше не придумав, разбежались. Она пришла в себя, вылезла, и сразу согнулась в приступе чесотки, она трогала свое опухшее лицо, старалась холодными ладонями успокоить воспаленную кожу, даже забыв о кровоточащей спине.
«Я чужая, я ничего не могу делать, только смотреть», – твердила я себе, но моя сила уже выходила из меня, опутывала девочку и убирала от нее эту нестерпимую для ребенка боль. Ведь от меня остались лишь глаза, мне нечему чесаться и болеть.
Девочка осторожно прислушалась к себе. Я замерла, постаралась слиться с ее черно-белым миром, остаться незамеченной.
«Кто здесь?»
Я не ответила. Нельзя себя выдавать.
«Хранитель, это ты? Ты пришел помочь мне?»
А может и правда, это я?
«Ответь, Хранитель, ты здесь?»
Я улыбнулась. В ней столько надежды, столько радости. Она почувствовала мою улыбку.
«Ты правда Хранитель! Ведь ты любишь меня!»
Она направилась, припевая, к реке.
Почему я так не хотела быть замеченной? Она слишком надеялась на меня. Приняла за другого. И я чувствовала – так надо. Ее жизнь собьется из-за меня.
Она гуляла по берегу, подбирая ракушки и пытаясь по ощущениям представить их. Интересно, откуда в пустынной Монголии взялись морские ракушки? Или это все-таки не Монголия? К ней подошел невысокий человек, когда он заговорил, оказалось, что мальчик. Сияние, исходящее от него, то вспыхивало, то угасало. Незнакомый, поняла я.
- Привет! Почему ты гуляешь здесь одна?
- Больше негде и не с кем, - она говорила осторожно, пытаясь определить силу сияния мальчика.
- Как тебя зовут?
- Ариунцэцэг.
- А меня Хувраг. А вон та, которая идет сюда, Сарнай. Сестричка моя.
- Она, должно быть, красивая.
- Смеешься? Лицо бы хоть отмыть, и то красавицей не назовешь. Глаза-то раскрой.
Ариунцэцэг распахнула глаза. Я почувствовала, как мальчишка отшатнулся от затянутых пленкой век. Но быстро взял себя в руки.
- Прости, не знал. Хотя по имени мог догадаться, мальчишки про тебя иногда говорят. Сарнай, смотри, эта девочка – Ариунцэцэг. Ей не с кем играть, поэтому давай развлечем ее немного.
Сияние вокруг Хуврага, постепенно затухающее, тут же вспыхнуло.
Девочка весело рассмеялась.
- Смотри, какую огромную ракушку мы нашли! Возьми, послушай море! Не бойся, в ней никто не живет, я проверяла.
Ариунцэцэг осторожно протянула руку, боясь даже на сантиметр ошибиться направлением. Ракушка ткнулась ей в руку. Она осторожно поднесла ее к уху. Я почувствовала, как звуковые волны бушующего моря забираются в ее сознание, опутывая, очаровывая.
- А вчера мы нашли ракушку с моллюском, я хотела его вытащить палочкой, но нечаянно раздавила. Он превратился в такую противную коричневую кашицу. Ты когда-нибудь видела моллюсков без ракушек? Братик говорит, что это их дома, но разве можно всю жизнь сидеть в доме? Хотя, если бы у меня был такой дом, перламутровый, завернутый в спираль, то я бы, наверное, тоже сидела в нем, не вылезая. Ты бы хотела такой дом? А какой у тебя дом?
- Сложно описать, - Ариунцэцэг зачарованно смотрела на маленький белый силуэт, который с каждым словом загорался все ярче.
- Он такой необычный?
- Да, возможно.
- А мы живем у Храма, наш отец пастор. Конечно, наш дом не похож на все остальные, но мне он не нравится. В нем так темно, а мне хочется света. И стены серые, а свою комнату мне запрещают разрисовывать. Так уныло жить в сером доме, если бы я могла, то весь дом раскрасила бы цветами радуги: у нас там как раз пять комнат, ванная и коридор. А ты знаешь, что радугу можно сделать искусственно? Главное, что бы солнце было. Хочешь, покажу? Идем сюда. Вставай вот здесь. Понимаешь, почему? Чтобы и радугу видеть, и тень не отбрасывать. Хувраг сейчас наберет воды в кувшинку. Да ты глаза-то раскрой пошире, а то как будто с закрытыми ходишь.
Ариунцэцэг немного приоткрыла глаза, чтобы не пугать малышку. Пришел Хувраг, он молчал, не зная, как себя вести. Показывать радугу слепой – зачем? Почему она сама не скажет Сарнай, что ничего не видит? Ведь и для нее самой это пытка – притворяться зрячей.
Удивительно, как хорошо люди, лишенные глаз, воспринимают мир. Любой зрячий, узнав о таких способностях, всей душой пожелал бы поменяться со слепым местами. И слепой бы согласился. Зрение - недоступное сокровище для него. Как бы я хотела помочь этому маленькому ребенку, позволить ему хотя бы ненадолго увидеть яркий мир. Пусть она посмотрит на радугу, на детей, которые, возможно, будут ее друзьями. Для нее это бы значило намного больше, чем для всех людей, способных видеть.
- Братик, лей сюда! – распорядилась Сарнай. Послышался плеск воды, девочка весело завизжала от радости. Ариунцэцэг сдерживала слезы.
Что мне остается? Возьми их себе. Слышишь? Тебе они нужнее. Увидь это, будь зрячей, всегда.
На миг перед нашим с ней взором блеснула волшебная радуга, но тут же ослепило солнце, исходящее отовсюду. Она зажмурила глаза, счастливая и непонимающая, а я, субстанция из отдельных силовых волн, провалилась в черную воронку.

Все на месте: снег, мост. Руки, ноги. Даже сумку свою недалеко нашла. Только… Мои глаза… Ничего не видят. Я знаю, где нахожусь. Знаю, когда мимо меня ходят люди, но ничего не вижу.
- Тебе помочь? – женщина с двумя мальчишками, проходя мимо, заметили, как осторожно я ступаю по нескользкой вроде поверхности.
Они подошли поближе, чтобы поддержать. Я ощутила сильное, теплое сияние, исходящее от них. Я лишилась зрения, но приобрела что-то большее. Я могла видеть истинную сущность людей, воспринимать малейшие колебания воздуха, все мои органы восприятия были обострены. Самое главное заключалось в том, что рядом со мной появлялись и оставались только хорошие люди, которые действительно готовы пожертвовать собой для помощи мне. Они помогали, поддерживали и в то же время приходили за советом, полагаясь на мои ощущения.
Ариунцэцэг! Спасибо тебе за этот чудесный дар. Надеюсь, ты не в обиде на меня за это.

@темы: creativity, all you need is love

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дадада. Я опять ставлю разум выше всего остального. Даже сострадания и бескорыстия.
Хотя сейчас думаю - это же неправильно,тем более в пост,когда моя душа, по идее, стремится к добру и просветлению поэтому я не замедлила заменить Чехова на Поттера Х)
Пара авторитетных людей сказали "не надо",другие, более заинтересованные, говорят "сделай это". И никто не может толково объяснить почему я должна сделать именно так, ибо варианты "не хочешь - не едь" и "это твой шанс!" меня не устраивают. Написала аргументы за оба варианта, получилось не ехать выгоднее. Разум победил.

Баллы за пробное егэ знают все,кроме меня. Почему я не могу узнать свои баллы?
По истории уже должны сегодня сказать, а результат по русскому так и остается за семью печатями.

Еще я начиталась литературоведчества по Булгакову,и теперь полностью убеждена,что роман о "Понтии Пилате" - это книга дьявола,а сам "Мастер и Маргарита" вообще что-то невообразимо гениальное, а не просто забавное и трагичное произведение. И если вы спросите,почему,я запутаюсь в аргументах и не смогу убедить вас, потому что еще не до конца все осознала и поняла. Но пропустила через себя и открыла глаза, только не свои, а господина Кураева, и смотрю теперь на все его глазами. Хотя небольшие несогласности у нас с ним,конечно,есть, но общий смысл я принимаю полностью.
А теперь, анализ Евгения Онегина ждет меня! Мне кажется,или тогда,в девятом классе,я его не дочитала?

@темы: happy days, литературоведческое

---

Знаете,смотрю вот фильм "На солнечной стороне улицы" по роману Дины Рубиной,который я читала в далеком детстве,и думаю о советском времени.
И с подтверждениями бабушки,картина мне рисуется такой... гротескной.
Они отказались от Бога, молили Сталина дать им силы или терпения или еще чего-нибудь и пели "Ленин в тебе и во мне".
Это же полный абсурд! Это ни в ком не пробуждало противоречивых мыслей? Ну да,в диссидентах,но в таких, как моя бабушка,обывателях,теплилась любовь и именно вера в Ленина.
И вот сейчас мне думается,что живи я в то время,то ясно бы чувствовала эту глупость.
А может ведь,и нет. Хорошо,что я живу не в то время, как же хорошо все-таки.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я чувствую себя такой ванильной. Сижу,и слушаю что-то вроде этого.



И это формирует мое настроение. Представьте, что я говорю таким же голосом, как она. Что это не я, а она, так будет проще.
Мне не плохо, просто хочется,чтобы меня оставили. Забыли,кто я такая и ушли, а я бы сидела как сейчас, путаясь в цветных нитках или читая "Капитанскую дочку". Она оказалась даже не такой скучной,как мне вспоминалось. Удивительно,что Гриневу было 16.
Меня охватывает ностальгия и грусть. Огрызаюсь на вопросы родителей,игнорирую друзей. Должна ведь была уже вырасти из переходного возраста.
А нитки только смеются надо мной,играют красочными цветами, рисуют узоры под моими пальцами. Я плету не кому-то,а так, для себя, просто вспомнила,что умею.
Концерт Мельницы пока не отменили. Говорят,что перенесли. А мне уже все равно, я хотела пойти сегодня. Представьте,что Новый год перенесли.
У всех,кто изучает искусство или литературу, не может быть атеистического взгляда на жизнь. Они просто знают больше чем те, кто этого не изучает. Они понимают.
"Оставьте меня," - говорю я. "Пожалейте меня," - говорит кто-то внутри. Нет, не хочу слушать слова утешения и ободрения. Хочу,чтобы кто-нибудь пошел и сделал что-нибудь. Для меня или для мира, не так уж и важно.
У меня столько всего хорошего, а я этого не ценю. Раньше ругала за это других, но сама оказалась обычной лицемеркой. "И Бродский как всегда прав".

@темы: all you need is love, real feelings

---

Я продолжаю его любить только за то,что он все еще носит мою фенечку.

---

Письмо жены доктора Живаго Антонины Александровны к мужу.

"Юра, - писала ему Антонина Александровна, - знаешь ли ты, что у нас есть дочь? Ее крестили Машей, в память мамы покойницы Марии Николаевны.
Теперь совсем о другом. Несколько видных общественных деятелей, профессоров из кадетской партии и правых социалистов, Мельгунова, Кизеветтера, Кускову, некоторых других, а также дядю Николая Александровича Громеко, папу и нас, как членов его семьи, высылают из России за границу.
Это - несчастие, в особенности в отсутствии тебя, но надо подчиниться и благодарить Бога за такую мягкую форму изгнания в такое страшное время, могло ведь быть гораздо хуже. Если бы ты нашелся и был тут, ты поехал бы с нами. Но где ты теперь? Я посылаю это письмо по адресу Антиповой, она передаст его тебе, если разыщет. Меня мучит неизвестность, распространят ли на тебя, как на члена нашей семьи, впоследствии, когда ты, если это суждено, найдешься, разрешение на выезд, полученное всеми нами. Мне верится, что ты жив и отыщешься. Это мне подсказывает мое любящее сердце и я доверяюсь его голосу. Возможно, к тому времени, когда ты обнаружишься, условия жизни в России смягчатся, ты сам сможешь исхлопотать себе отдельное разрешение на заграничную поездку, и все мы опять окажемся в сборе в одном месте. Но я пишу это и сама не верю в сбыточность такого счастья.
Все горе в том, что я люблю тебя, а ты меня не любишь. Я стараюсь найти смысл этого осуждения, истолковать его, оправдать, роюсь, копаюсь в себе, перебираю всю нашу жизнь и всё, что я о себе знаю, и не вижу начала и не могу вспомнить, что я сделала и чем навлекла на себя это несчастье. Ты как-то превратно, недобрыми глазами смотришь на меня, ты видишь меня искаженно, как в кривом зеркале.
А я люблю тебя. Ах как я люблю тебя, если бы ты только мог себе представить! Я люблю всё особенное в тебе, всё выгодное и невыгодное, все обыкновенные твои стороны, дорогие в их необыкновенном соединении, облагороженное внутренним содержанием лицо, которое без этого, может быть, казалось бы некрасивым, талант и ум, как бы занявшие место начисто отсутствующей воли. Мне все это дорого, и я не знаю человека лучше тебя.
Но слушай, знаешь, что я скажу тебе? Если бы даже ты не был так дорог мне, если бы ты не нравился мне до такой степени, все равно прискорбная истина моего холода не открылась бы мне, все равно я думала бы, что люблю тебя. Из одного страха перед тем, какое унизительное, уничтожающее наказание нелюбовь, я бессознательно остереглась бы понять, что не люблю тебя. Ни я ни ты никогда этого бы не узнали. Мое собственное сердце скрыло бы это от меня, потому что нелюбовь почти как убийство, и я никому не в силах была бы нанести этого удара.
Хотя ничего не решено еще окончательно, мы, наверное, едем в Париж. Я попаду в далекие края, куда тебя возили мальчиком и где воспитывались папа и дядя. Папа кланяется тебе. Шура вырос, не взял красотой, но стал большим крепким мальчиком и при упоминании о тебе всегда горько безутешно плачет. Не могу больше. Сердце надрывается от слез. Ну прощай. Дай перекрещу тебя на всю нескончаемую разлуку, испытания, неизвестность, на весь твой долгий, долгий, темный путь. Ни в чем не виню, ни одного упрека, сложи жизнь свою так, как тебе хочется, только бы тебе было хорошо.
Перед отъездом с этого страшного и такого рокового для нас Урала я довольно коротко узнала Ларису Федоровну. Спасибо ей, она была безотлучно при мне, когда мне было трудно, и помогла мне при родах. Должна искренне признать, она хороший человек, но не хочу кривить душой, - полная мне противоположность. Я родилась на свет, чтобы упрощать жизнь и искать правильного выхода, а она, чтобы осложнять ее и сбивать с дороги.
Прощай, надо кончать. Пришли за письмом и пора укладываться. О Юра, Юра, милый, дорогой мой, муж мой, отец детей моих, да что же это такое? Ведь мы больше никогда, никогда не увидимся. Вот я написала эти слова, уясняешь ли ты себе их значение? Понимаешь ли ты, понимаешь ли ты? Торопят, и это точно знак, что пришли за мной, чтобы вести на казнь. Юра! Юра!"

Юрий Андреевич поднял от письма отсутствующие бесслезные глаза, никуда не устремленные, сухие от горя, опустошенные страданием. Он ничего не видел кругом, ничего не сознавал.
За окном пошел снег. Ветер нес его по воздуху вбок, все быстрее и все гуще, как бы этим все время что-то наверстывая, и Юрий Андреевич так смотрел перед собой в окно, как будто это не снег шел, а продолжалось чтение письма Тони и проносились и мелькали не сухие звездочки снега, а маленькие промежутки белой бумаги между маленькими черными буковками, белые, белые, без конца, без конца.
Юрий Андреевич непроизвольно застонал и схватился за грудь. Он почувствовал, что падает в обморок, сделал несколько ковыляющих шагов к дивану и повалился на него без сознания.